Три слова Сергея Лазо

Дорогая редакция «Правды»! Идя навстречу выдающейся дате — 100-летию Великой Октябрьской социалистической революции, вы открыли очень нужную рубрику «Герои Октября». О тех славных людях, настоящих героях, необходимо больше рассказывать, особенно молодым поколениям! Вот и я решил предложить свои заметки. А предварю их справкой из энциклопедического словаря, адресуя её в первую очередь тоже молодым.



ЛАЗО Сергей Георгиевич (1894—1920), один из руководителей борьбы за Советскую власть в Сибири и Приморье, герой Гражданской войны. Член РКП(б)—КПСС с 1918-го. Член Центросибири. В 1920-м — член Военного совета Приморья, Дальбюро ЦК партии. Замучен японскими интервентами.

ЭТА МОЯ ВСТРЕЧА со связной легендарного героя состоялась давно — в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Мне повезло. В Белогорске, уютном городке Приамурья, разыскал я Устинью Алексеевну — старейшину рода Ивановых. Ей было уже 82 года.

Пригласив гостя в избу, она легко опустилась на стул и спросила:

— Так, значит, Серёжа вас интересует?..

Хозяйка так и сказала: «Серёжа». И в том, как она произнесла это имя, была глубочайшая любовь к рано ушедшему из жизни человеку.

Я уже знал, что за плечами Ивановой — забайкальская каторга, которую она познала в начале века; что это и о её доле звучит песня: «Шилка и Нерчинск не страшны теперь». И вот сидит передо мной седенькая-седенькая, сухонькая-сухонькая, вся в глубоких морщинках женщина, смотрит ясными глазами и говорит... И забываешь о её возрасте, и удивляешься: откуда такая неиссякаемая бодрость духа? Добрая это закваска — крутая жизнь, наполненная борьбой за счастье народное.

Устинья Алексеевна рассказывает, как они с мужем-железнодорожником встречали революцию, как подались в армию Сергея Лазо, как её муж, Василий Ильич Иванов, стал начальником складов вооружения красного Забайкальского фронта. На фронте и познакомились с Сергеем Георгиевичем и его женой Ольгой Андреевной Лазо, которые увидели в Ивановых людей надёжных и преданных, доверяли им. И не ошиблись.

Лазо, по рассказу Устиньи Алексеевны, был в это время командующим войсками Забайкальского фронта. А меня интересует: сколько же лет тогда было Лазо?

— Посчитай, — отвечает Устинья Алексеевна, — родился в тысяча восемьсот девяносто четвёртом году. А в нынешнем веке, в восемнадцатом году, ему, стало быть, было двадцать четыре года. Молодым у нас был командующий. — И добавляет: — Под его командованием были разгромлены банды Семёнова. «Семёновщина» — так мы называли этих лютых белогвардейских головорезов с большой дороги. Сам атаман бежал за границу, в сорок пятом году был захвачен в Маньчжурии нашими войсками, судим…

То время, о котором она рассказывает, было тревожным. Семёновцы, пытаясь окружить армию Лазо, заняли ряд железнодорожных постов. Красные вынуждены были отступать. Люди уходили в тайгу, сбивались в партизанские отряды. Сергей Лазо лично руководил боевыми действиями, прикрывая вынужденный отход своих частей.

И только когда был отправлен последний эшелон, командующий распорядился взорвать основательно повреждённый бронепоезд и глубокой ночью со своими верными товарищами выгрузился из вагона у разъезда Малый Невер.

Густая тайга укрыла разрозненные отряды красных бойцов-забайкальцев. Но что делается там, в стане врага? Как далеко враг продвинулся? Каковы его планы? Всё это нужно было знать, и в разведку ушла жена командующего.

Ушла и не вернулась. Как выяснилось потом, её схватили белогвардейцы.

* * *
В это особенно трудное время Сергею Лазо требовалось быть поближе к железной дороге, своими глазами видеть всё происходившее на ней, готовиться к новым ударам по врагу. И друзья его вспомнили про Ивановых, живших на станции Рухлово, предложили поселиться у них.

Двое детей, ожидался третий. Всё это было хорошей маскировкой в посёлке, кишащем белогвардейцами. Но Лазо понимал, какой опасности подвергает он Ивановых, поэтому хотел оставить их квартиру.

— И не думай, — встала у двери Устинья. — Одной верёвочкой связаны мы с тобой. Оставайся, а там подумаем...

Позднее Устинья Алексеевна всё-таки отвезла Лазо на глухой полустанок, где поезда не останавливались и куда белогвардейцы почти не заглядывали.

С этого времени Иванова стала связной командующего.

Почти ежедневно знакомыми тропами пробиралась она к полустанку, вынимала из котомки хлеб, картошку, молоко, из тайника доставала письма от боевых друзей. Потом молча садилась в уголке и ждала, когда Лазо подготовит ответ.

Однажды Устинья Алексеевна пришла особенно взволнованной.

— Пляши, Сергей! Письмо от Ольги.

— Где она?

— В одном из партизанских отрядов. Мне письмо доставил связной отряда. Чудом вырвалась от белых. Скоро свидишься с ней.

Встреча состоялась на квартире Ивановых. Ольга сумела не только перехитрить белогвардейцев, но и выведать их ближайшие планы. Это позволило Лазо нацелить партизанские отряды на выполнение новых боевых задач.

А через несколько месяцев супруги Лазо с помощью местных железнодорожников выехали во Владивосток. Меня снова интересует: когда это было?

— Давно, — усмехнувшись, отвечает Устинья Алексеевна. — Помню, что стояла поздняя осень всё того же восемнадцатого года. Снежок подвалил. К этому времени наши партизанские отряды успешно действовали по всему Приамурью. У всех отрядов появились свои командиры. Вот и отозвали нашего Сергея во Владивосток. Там свирепствовали белогвардейцы, потому, как рассказывал он мне при встрече, был он… как это называется, на подпольном посту. А в начале следующего года вновь стал командующим. Только теперь уже партизанскими отрядами Приморья, добивая остатки семёновских банд.

В это-то время, рассказывает Устинья Алексеевна, и произошло во Владивостоке восстание. Белогвардейская власть была свергнута. И супруги Ивановы, у которых народился мальчик Петя, приехав во Владивосток, встретились со своим любимым командующим.

— Но тут, — продолжает рассказывать Устинья Алексеевна, — на Владивосток началось нашествие японцев, их интервенция. Примерно за месяц до ареста и гибели Сергея Георгиевича он приходил к нам, — голос её чуть дрогнул. — Петра моего нянчил, с ребятами играл.

То, о чём вскоре довелось узнать Устинье Алексеевне, трудно без тягостной боли рассказывать. В первых числах апреля тысяча девятьсот двадцатого года Сергея Георгиевича Лазо арестовали. Вместе с ним, членом Революционного военного совета и Дальбюро ЦК РКП(б), были арестованы члены Реввоенсовета Алексей Николаевич Луцкий и Всеволод Михайлович Сибирцев. Всех их японцы вывезли из Владивостока, зверски пытали, а затем сожгли в паровозной топке.

* * *
Беседуя с Устиньей Алексеевной, я и не заметил, как наступил вечер. Слушал и восхищался мужеством не только Лазо и его ближайших соратников по борьбе, но и этой простой, как принято говорить, русской женщины. И представлял, как доброе дело, которому супруги Ивановы посвятили свою жизнь, передаётся детям, внукам, правнукам. Иначе и не могло быть. В доме часто говорили о Лазо, о революции, о прошлом отца и матери.

В семье Ивановых вставали и засыпали под паровозные гудки. Гудки эти вплетались в песни, волновали молодую кровь, звали далеко-далёко.

А тут ещё письма и телеграммы от Ольги Андреевны Лазо. Говорят, старая дружба не ржавеет. Правильно говорят! Я перебираю пожелтевшие листки. Вот Ольга Лазо поздравляет Устинью Иванову и её детей с очередной годовщиной Октября, желает здоровья, бодрости. А вот совсем свежий листок. В канун сорокалетия освобождения Приморья — новая телеграмма из Москвы. Первомай, Новый год, день рождения — ни один праздник не обходился без весточки от Ольги Лазо!

— И мы с мужем, — добавляет Устинья Алексеевна, — в семейном кругу всегда отмечаем день рождения нашего командующего Сергея Георгиевича Лазо. Он родился в самом начале весны. Я горжусь тем, что была связной такого человека.

Письма. Их много. Они как реликвии хранятся в семье Ивановых. В одном из них просьба: «Устинья Алексеевна, когда будешь мне отвечать, пусть дочка поможет тебе составить для меня твою автобиографию. Я думаю написать книгу воспоминаний о нашей боевой молодости и хочу сказать в ней о многих своих друзьях-товарищах».

Книгу «Народный герой С. Лазо» Ольга Андреевна написала и издала в 1957 году в Иркутске.

Я рассматриваю одну из фотографий в альбоме.

— Эту особу вы, конечно, узнаёте, — меняет тон Устинья Алексеевна, — Она сейчас сидит рядом с вами. А вот это — Ольга Андреевна Лазо. Справа мой муж. Рядом с ним — член Коммунистической партии с тысяча девятьсот второго года Моисей Израилевич Губельман. С Ольгой Андреевной мы встречались в Белогорске. Три раза. Снимок этот — память об одной из встреч...

Мы долго молчим. Я продолжаю читать письма, просматриваю многочисленные фотографии.

— Эти снимки, письма, телеграммы останутся внукам и правнукам, — говорит Устинъя Алексеевна, — а их у меня много. Сыновья работают на железной дороге. Внук Геннадий недавно стал машинистом паровоза. В Белогорском депо работает и другой внук — Александр. И правнуки не изменяют нашему делу...

* * *
Я рассказал о героях Великого Октября, о замечательных людях советской эпохи. Восхищает их верность делу, которому они посвятили жизнь. Всю, без остатка. «До дней последних донца», как сказал Маяковский. Им же написаны знаменитые строки, посвящённые бойцам ленинской партии:

Если бы

выставить в музее

плачущего большевика,

весь день бы

в музее

торчали ротозеи.

Ещё бы —

такое

не увидишь и в века!

Пятиконечные звёзды

выжигали на наших спинах

панские воеводы.

Живьём,

по голову в землю,

закапывали нас банды

Мамонтова.

В паровозных топках

сжигали нас японцы,

рот заливали свинцом

и оловом.

— Отрекитесь! — ревели,

но из

горящих глоток

лишь три слова:

— Да здравствует

коммунизм!

Сергея Лазо, Алексея Луцкого и Всеволода Сибирцева, принявших смерть от врагов зарождавшегося Советского Союза в пылающей топке паровоза, пусть вечно помнят люди в нашей стране. Пусть помнят и товарищей Лазо по Забайкальскому фронту и партизанским отрядам Приморья. Ведь они тоже истинные герои.
Игорь ГРЕБЦОВ, член Союза писателей и Союза журналистов России Источник: «Правда»
история, персоналии