Человек и ледокол. К 150-летию Леонида Красина

Среди многочисленных юбилейных дат нынешнего 2020 года не должно пройти незамеченным 150-летие со дня рождения Леонида Борисовича Красина (1870-1926) — русского инженера, революционера, советского государственного деятеля и дипломата. Сейчас для многих (независимо от политических взглядов) он — всего лишь «один из»: один из тех, в честь кого в Советском Союзе называли улицы, фабрики, учебные заведения и корабли, о ком снимали фильмы и писали книги в серии «Пламенные революционеры». Наверное, кто-то вспомнит в первую очередь ледокол, который и сейчас бороздит волны Тихого и Северного Ледовитого океанов.



Но любая «плеяда» складывается из отдельных биографий, в каждой из которых в то же время отражается судьба всей страны в целом и конкретного поколения. Тем более если речь идёт о такой сложной и насыщенной биографии, как у Красина.

Леонид Борисович появился на свет в дворянской семье 15 (27) июля 1870 года в городе Кургане — на стыке Урала и Сибири, Пермской и Тобольской губерний, в глубине России. Отец был чиновником полицейского управления, прадед – городничим в Ишиме, мать – из купеческой семьи. Через несколько лет отца перевели на работу в Ишим, а потом в Тюмень — в то время тоже уездный город, но покрупнее соседнего Кургана. Впрочем, железная дорога ещё не пришла ни туда, ни сюда, и Западная Сибирь оставалась для «европейской» России далёкой окраиной.

В Тюмени Леонид Красин вместе с младшим братом Германом (впоследствии – известный инженер и архитектор) закончил реальное училище, после чего отправился продолжать образование в Петербург, в Технологический институт. Сюда он прибыл, как сам потом вспоминал, «с твёрдым намерением пойти по стопам моего знаменитого земляка Д.И. Менделеева. …В Питер я явился без каких бы то ни было определённых политических запросов и в первый год с головой ушёл в науку».

Но студенческая жизнь неминуемо толкала его «в политику». Рубеж 1880-1890-х годов — время распространения в среде российской молодёжи марксистских идей, восстановления разгромленных революционных организаций. Красин стал участником такой студенческой организации, как нелегальная библиотека, которая занималась распространением запрещённых книг, прежде всего авторов социалистического, и в частности марксистского, направления — Маркса, Энгельса, Лассаля, Плеханова...

Конечно, марксизм со своей строгостью и чёткостью, отсутствием «лирики» был близок складу ума молодого «техника». Недаром именно Технологический институт считался наиболее «марксистским» среди учебных заведений столицы, в противоположность, например, «народническому» Лесному институту.

В 1890 году Красин принял участие в студенческих «беспорядках», выступил на митинге, после чего был арестован и — вместе с братом — выслан из столицы в Казань. Впрочем, осенью того же года они получили право вернуться в Петербург и, как способные студенты, восстановиться в институте. Но, разумеется, от участия в нелегальных организациях Красин и не думал отказываться. Он присоединился к социал-демократической группе Михаила Бруснева, которая стремилась установить прямые контакты с рабочими фабрик и заводов, видя в них главную потенциальную силу революционного движения. Именно здесь он получил конспиративный псевдоним, «прилипший» к нему на долгие годы — «Никитич».

Брусневская группа издавала собственную рабочую газету, распространяла присылаемые из-за границы брошюры «Освобождения труда», организовывала стачки. В 1891 году Красин вновь был арестован и выслан — на этот раз в Нижний Новгород, —но теперь уже с окончательным исключением из института без права поступления в другие учебные заведения. В Нижнем Новгороде он вынужден был пойти на военную службу — вольноопределяющимся в инженерную батарею. Но революционная работа продолжалась, неизбежно последовал новый арест: Москва, Таганская тюрьма...

Отпущенный за недостатком улик, в 1893 году Красин вернулся на воинскую службу — на этот раз в Тулу, где при обустройстве военного лагеря проявились его инженерные способности, что способствовало смягчению для него полкового режима. Отслужив срок, он уехал на юг, в Крым, но вскоре был вытурен оттуда как «неблагонадёжный». Прибыв в Воронежскую губернию, стал работать на строительстве железной дороги Харьков — Балашов. Но здесь вступил в конфликт с коррумпированным начальником участка, который решил строить станцию подальше от села и поближе к амбарам местного хлеботорговца.

Перебравшись в Воронеж, Красин здесь в очередной раз был арестован и за прошлые «преступления» приговорён к ссылке в Вологодскую губернию. Впрочем, благодаря хлопотам родных Вологду заменили Иркутском, куда к тому времени (не по своей воле) перебрались его родители. Для иного это было бы не поблажкой, а ужесточением наказания, но тут особый случай: сибиряк вернулся в Сибирь.

Иркутск был беден заводами и фабриками (то есть пролетариатом, среди которого марксист мог бы вести пропагандистскую работу), но богат политическими ссыльными. Преимущественно это были народники разных направлений, к дискуссиям с которыми Красин привык и в Питере, и в Нижнем Новгороде. Он стал здесь, по словам Феликса Кона, «первым сеятелем марксизма». Правда, ещё двадцатью годами ранее марксистские идеи некоторое время пропагандировал знаменитый сибирский областник Н.М. Ядринцев, позже вернувшийся к народничеству, бывал в нашем городе и переводчик «Капитала» Герман Лопатин. Но выступление Красина в открытой печати с пропагандой марксизма было первым в Иркутске.

Считается, что Леонид Борисович не был идеологом, теоретиком, партийным публицистом, хотя в случае необходимости умел владеть слогом. Тем более что именно слово — оружие дипломата, каковым он стал в последние годы жизни. Он был в первую очередь практиком — организатором и финансистом революционного движения, руководил подпольными типографиями, добывал для партии деньги, вращаясь в высших буржуазных кругах.

Но нас Красин интересует также и как публицист и идеолог. Ведь именно в этом качестве он стал известен в Иркутске в 1896 году, выступив на страницах газеты «Восточное обозрение» с полемической статьёй «Судьбы капитализма в России», направленной против народников. Обе стороны были едины в своей приверженности идеям социализма, но по-разному понимали текущее положение Сибири и по-разному относились к вопросу о неизбежности капиталистического этапа в её развитии (как и в развитии всей России). Красин отмечал, что крестьянская община постепенно разлагается, разделяясь на сельскую буржуазию и сельский пролетариат, а потому не может стать основой будущего социалистического общества. Сибирь неизбежно пройдёт через капиталистический период.

С ответом марксисту Красину от имени народников выступил сам редактор «Восточного обозрения» И.И. Попов. В своей статье он согласился с тем, что в сибирской деревне идёт процесс дифференциации, но отказался считать это благом. По его мнению, обобществление труда в деревне — уж никак не миссия сельского капиталиста, кулака. Да и капиталистические отношения насаждаются правительством во многом искусственно, а не вырастают естественным путём.

Разумеется, с позиций сегодняшнего дня можно признать частичную правоту и неправоту обеих сторон. Марксисты тогда явно преувеличивали проникновение капиталистических отношений в русскую реальность вообще и в деревню в особенности. Капитализм в значительной степени действительно насаждался искусственно, примером чему — развернувшиеся спустя несколько лет «столыпинские реформы», которые закончились закономерным крахом. Буржуазное государство не смогло разрушить общину, зато этой реформой окончательно оттолкнуло от себя крестьянство и сделало революцию неизбежной.

Народники были правы и в том, что скептически относились к перспективам революции на Западе, не веря в тамошний пролетариат. В то же время народники явно недооценивали роль русского рабочего класса в будущем революционном движении. Жизнь показала, что продуктивным стал лишь синтез марксизма с достижениями народничества, который был дан лишь большевиками, и далеко не сразу.

Впрочем, сам Маркс не был столь «ортодоксален», как его российские последователи. В своём, ныне часто цитируемом, ответе на письмо В. Засулич он подчёркивал, что данный им в «Капитале» анализ развития капитализма в Западной Европе нельзя механически применять к другим обществам, в том числе и к российскому. Более того, он допускал, что «община является точкой опоры социального возрождения России», но для этого «нужно было бы прежде всего устранить тлетворные влияния, которым она подвергается со всех сторон, а затем обеспечить ей нормальное развитие». Русская община, будучи современницей капиталистического производства, «может усвоить его положительные достижения, не проходя через все его ужасные перипетии».

Таким образом, Маркс отчасти солидаризировался с народнической точкой зрения, в противовес «марксистской». Но, к сожалению, это его письмо осталось тогда неизвестным и было опубликовано лишь спустя несколько десятилетий, мало повлияв на устоявшиеся догмы.

«Идейного разгрома народников марксистами», о котором позже много писали в нашей литературе, на самом деле не произошло тогда ни в Сибири, ни в России в целом: во всяком случае, появившаяся несколькими годами позже партия эсеров никак не уступала по популярности и революционной активности социал-демократам. На выборах в Учредительное собрание в 1917 году партии народнического толка получили свыше 50% голосов по всей России и около 70% в Сибири. А исчезновение эсеров с политической арены во многом объясняется тем, что они сами фактически перестали верить в собственную народническую идеологию и слились с догматическими марксистами — меньшевиками. Большевики же, частично приняв народническую программу, смогли повести за собой не только пролетариат, но и крестьянство, и поэтому добились успеха.

Но вернёмся к биографии Л.Б. Красина. В Иркутске он занимался не только полемикой с народниками: полным ходом шло строительство Транссибирской магистрали, дорога постепенно подходила к Иркутску, и Красин решил принять в её постройке непосредственное участие. Он стал работать на строительстве Среднесибирской, Забайкальской и Кругобайкальской железных дорог — сначала техником, а потом инженером, хотя и не имел тогда инженерного диплома.

Как строителю железной дороги, ему был сокращён срок ссылки. В 1897 году Леонид Борисович получил право вернуться в «Европейскую Россию».

В Иркутске есть улица Красина. Правда, очень маленькая, затерявшаяся в частном секторе на самом краю города. Есть и мемориальная доска на доме, где он жил — на одной из центральных улиц. Но и для нас, иркутян, он пока ещё только «один из»...

После Иркутска судьба привела Красина в Харьков, где он наконец смог продолжить обучение, поступив в местный Технологический институт. Впрочем, в Харьков он приезжал только сдавать экзамены, сам же продолжал работу железнодорожного строителя — участвовал в изысканиях на дороге Петербург-Вятка, потом снова в Сибири, несколько месяцев проработал начальников дистанции Мысовая-Мышиха на берегу Байкала.

Окончил институт Леонид Борисович в 1900 году, но диплом сразу не получил: это было наказание за участие в очередном студенческом выступлении. По приглашению своего старого друга и однокашника Р. Классона он отправился в Баку. Его ожидало новое поприще — строительство электростанции, которая должна была электрифицировать работу бакинских нефтепромыслов.

Но, став преуспевающим инженером, Красин остался революционером. Именно через Баку лежал один из путей доставки в Россию ленинской «Искры», органа формирующейся социал-демократической партии. К этому времени Красин на собственном опыте научился конспирации и мог успешно вести «двойную жизнь». Впрочем, двойную ли?

Строя электростанции и железные дороги, инженер Красин укреплял империю. Но этим он также содействовал развитию капитализма, росту рядов рабочего класса, то есть — в прямом соответствии с марксистской диалектикой — приближал революцию и гибель этого самого капитализма. Так что, может быть, и не надо говорить о «двойной жизни»: в обеих своих «ипостасях» он работал на один и тот же результат...

«Любовь к электричеству» — так назвал свою «повесть о Красине» Василий Аксёнов. Конечно, Аксёнов, через несколько лет уехавший на Запад и ставший вдохновенным певцом американского империализма — откровенный конъюнктурщик, да и повесть он писал, как потом то ли признавался, то ли хвастался, в основном ради денег, ну и чтобы показать лояльность к власти. Но в наблюдательности писателю не откажешь. Действительно, и как инженер, и как революционер Красин любил «энергию», развитие, рост. И работал ради этого и до революции, и после.

Когда строительство электростанции было закончено, Классон уехал в Москву, и Красин стал руководителем нового предприятия. Чем лучше шли его легальные дела, тем успешней можно было заниматься делами нелегальными. В 1901 году в Баку под его патронажем была создана подпольная типография, вскоре ставшая выпускать основную часть тиража «Искры», которую теперь не требовалось доставлять из-за границы с неизбежными при этом издержками.

Финансирование работы типографии осуществлялось из самых неожиданных источников. Так, к примеру, когда в Баку прибыла с гастролями В.Ф. Комиссаржевская, известная своим сочувствием к революционному движению, Красин убедил её устроить благотворительный концерт для местной «элиты», сборы с которого пошли на покупку новой типографской машины. Пикантность ситуации придало и то обстоятельство, что концерт проходил в доме начальника жандармского управления...

В 1903 году Красин («Никитич») был кооптирован в состав ЦК РСДРП. Начался период новых разъездов по стране, установления контактов с местными организациями, руководства их работой. Леонид Борисович фактически стал партийным «министром финансов»: в его обязанности входило добывание средств для работы партии.

А.М. Горький считал Красина вторым «по уму и таланту» человеком в партии — после Ленина. Писатель вспоминал: «В первый раз я услышал имя Леонида Красина из уст Н.Г. Гарина-Михайловского; это было в Самаре в 95—6 годах. Убеждая меня в чём-то, в чём я не мог убедиться, Гарин пригрозил:

— Вас надо познакомить с Леонидом Красиным, он бы с вас в один месяц все анархические шишки сточил, он бы вас отшлифовал!»

После личного знакомства Горький так охарактеризовал внешность Красина: «тонкий, сухощавый, лицо, по первому взгляду, будто "суздальское", с хитрецой, но, всмотревшись, убеждаешься, что этот резко очерченный рот, хрящеватый нос, выпуклый лоб, разрезанный глубокой складкой, — всё это знаменует человека, по-русски обаятельного, но не по-русски энергичного».

Впоследствии Горький познакомил Красина с Саввой Морозовым. Революционно настроенный фабрикант обещал выделять на партийные нужды две тысячи рублей в месяц, а кроме того, пригласил Леонида Борисовича в Орехово-Зуево, строить там электростанцию, подобную бакинской. Здесь Красин и обосновался.

Между тем надвигалась первая русская революция. «Кровавое воскресенье», 9 января 1905 г., застало Леонида Борисовича в Петербурге. В феврале он прибыл в Москву, где принял участие в заседании ЦК РСДРП, проходившем в квартире писателя Л. Андреева. Однако, вернувшись после перерыва, Красин заметил около дома подозрительную активность: как оказалось, весь состав ЦК в этот момент был арестован. Красин, таким образом, ареста избежал, но вынужден был перейти на нелегальное положение.

В апреле 1905 года он по подложным документам покинул страну, чтобы принять участие в 3-м съезде партии, который проходил в Лондоне. Съезд окончательно оформил раскол партии на большевиков и меньшевиков. Красин, который до этого момента стремился к примирению двух фракций, окончательно и твёрдо примкнул к большевикам.

Вскоре стало ясно, что Красин не находится под подозрением полиции: никто из арестованных членов ЦК не назвал его имени. А значит, он мог вернуться в Россию, чтобы непосредственно принять участие в организации революционных действий. Он вновь перешёл на легальное положение и нашёл новое место работы — заведующим кабельной сетью «Электрического общества 1886 года».

О том, чем Красин занимался в разгар революционных событий, вспоминает он сам: «...Самая интенсивная работа по организации партии, создание технического аппарата, широчайшая пропаганда и агитация в массах... активная подготовка к вооружённому восстанию, целый ряд конспиративных предприятий и технических дел — всё это целиком заполняло время, а тут ещё надо было делать очередную легальную работу, прокладывать по улицам Петербурга десятки вёрст кабеля, модернизировать электрическую сеть...»

Красин был избран в Петербургский Совет, где стал членом большевистской фракции. После самоубийства Саввы Морозова именно благодаря хлопотам Красина партия получила все деньги, которые ей предназначались по завещанию революционно настроенного миллионера. Занимался Леонид Борисович и доставкой оружия, и разработкой взрывчатки...

Так прошли сверхнапряжённые 1905 и 1906 годы. 1 мая 1907 г. Красин был арестован в Москве, но вскоре освобождён за недостатком улик. Да и общественное положение помогло «выкрутиться». Новый арест последовал в марте 1908 года, на этот раз в Великом княжестве Финляндском, в Выборге. И вновь ему удалось уйти, пользуясь автономными финскими законами. Но теперь Леониду Борисовичу пришлось отправиться за границу надолго.

Осенью 1908 года Леонид Красин осел в Берлине. Сюда же перебралась его жена Любовь Васильевна с детьми. Чтобы прокормить семью, Леонид Борисович устроился по специальности — инженером в немецкую электротехническую фирму «Сименс и Шуккерт».

За границей некоторое время продолжалась и его партийная деятельность. В обстановке «разброда и шатания», царившей в РСДРП, как и во всём революционном движении, после разгрома революции 1905-1907 гг., в партии появились новые группы — ликвидаторы, отзовисты... Красин примкнул к фракции «ультиматистов». Группа требовала предъявить ультиматум социал-демократической фракции в Государственной думе, потребовав от неё либо по всем вопросам подчиняться партии, либо уйти из парламента. Вместе с Горьким и А.А. Богдановым Красин принял участие в создании партийной школы на Капри.

После поражения отзовистов и ультиматистов во внутрипартийной борьбе Красин временно отошёл от политики и всецело сосредоточился на своей профессиональной деятельности. Впрочем, продолжалась его дружба с Горьким, он участвовал в делах его берлинского издательства. Да и продолжал материально помогать русским социал-демократам, оказывавшимся в Берлине.

В 1912 году Красина ждал новый поворот судьбы: он возглавил московское представительство фирмы «Сименс и Шуккерт». Таким образом, в отличие от упомянутого выше своего будущего «биографа» (хотя, конечно, жанр повести В. Аксёнова — не биографический, это чисто художественное произведение авантюрного жанра, где реальный Красин окружён вымышленными персонажами), Леонид Борисович на Западе не остался, а вернулся в Россию. Хотя его инженерный и организаторский талант явно ценился капиталистами не меньше, чем пропагандистский талант Василия Павловича.

В 1913 году Красин стал уже директором всероссийского представительства фирмы и вновь перебрался в Петербург. В 1914 году, после начала войны с Германией, он перешёл на другую работу, став директором-распорядителем порохового завода Барановского.

Очередной виток судьбы Л.Б. Красина произошёл в 1917 году. После Февральской революции кандидатура известного хозяйственника, давно отошедшего от «экстремистов»-большевиков, называлась в числе возможных членов Временного правительства. Но реальное его возвращение в политику случилось только после Октября, и то не сразу. Поначалу он, как и многие (в частности, как его друг А.М. Горький), не верил в скорую перспективу победы социалистической революции в России.

Горький вспоминал о деятельности Красина в этот период: «...весною 17 года он способствовал возникновению "Ассоциации по развитию и распространению положительных наук", в члены которой, вместе с такими учёными, как академики Марков, Фёдоров, Стеклов, как Лев Чугаев, Заболотный, Филипченко, Петровский, Костычев и другие, вошли также и капиталисты Нобель, Улеман и ещё кто-то. Целью "Ассоциации" было организовать в России ряд научно-исследовательских институтов. По инициативе Красина же учреждена в Петербурге "Экспертная комиссия", на обязанности которой возложен был отбор вещей, имевших художественную, историческую или высокую материальную ценность, в петербургских складах и на бесхозяйственных квартирах, подвергавшихся разграблению хулиганами и ворами. Эта комиссия сохранила для Эрмитажа и других музеев Петербурга сотни высокоценных предметов искусства».

Политическая позиция Леонида Борисовича постепенно менялась в ходе встреч с В.И. Лениным, контакты с которым возобновились после его возвращения из эмиграции весной 1917 года. Но лишь в декабре он окончательно вернулся к большевикам. Это было связано с началом мирных переговоров в Брест-Литовске. Как и Ленин, Красин видел спасение России и революции в мирной передышке.

Сегодняшние пропагандисты, говоря о Брестском мире, не забывают охарактеризовать его как пример «революционного безразличия» к национальным интересам России. Но следует напомнить, что тогда «крайне левые» противники Брестского мира критиковали его именно с «ультрареволюционных» позиций, требуя продолжать «революционную войну» против кайзеровской Германии, чтобы помочь германскому пролетариату совершить революцию. Ленин же вместе с Красиным выступили как политики-реалисты, которым удалось сохранить независимость страны, пусть и ценой неизбежных уступок. Да и революция в Германии всё же произошла через несколько месяцев, что и позволило впоследствии денонсировать этот неравноправный договор.

В качестве члена советской делегации в Бресте Красин занимался экономическими и финансовыми вопросами, стремясь «выторговать» как можно больше выгод для Советской России. Здесь в очередной раз пригодился его опыт как «министра финансов» партии в былые времена, так и руководителя крупных промышленных предприятий, знание особенностей капиталистической экономики.

В августе 1918 года Красин был введён в состав Президиума ВСНХ – Высшего Совета Народного Хозяйства. Также он стал председателем Чрезвычайной комиссии по снабжению Красной армии, членом Совета Обороны. В ноябре 1918 года был назначен народным комиссаром торговли и промышленности, с марта 1919 г. одновременно являлся наркомом путей сообщения.

В это время у него была и особая миссия. Подобно тому как А.В. Луначарский защищал и оберегал художественную интеллигенцию, привлекая её потихоньку на сторону Советской власти, Красин привлекал, оберегал и собирал интеллигенцию техническую, к которой и сам принадлежал. Но не был он чужд и культурных – в узком смысле – тем. Как и Ленин, он отвергал ультралевые теории Пролеткульта, подчёркивая преемственность советской культуры по отношению к традициям русской дореволюционной культуры.

В первый же год революции Красин встал во главе проектирования энергетического строительства в Советской России. Под его председательством в октябре 1918 г. состоялась первая сессия Центрального электротехнического совета, на которую собрались крупнейшие учёные и инженеры. Был составлен общий план электрификации страны. По инициативе Красина начались работы по исследованию Курской магнитной аномалии, куда выехала экспедиция во главе с академиком П. Лазаревым.

Дипломатическая деятельность Красина продолжилась переговорами с Эстонией, завершившимися в феврале 1920 года подписанием мирного договора. В марте того же года он возглавил советскую делегацию, отправленную в страны Северной и Центральной Европы для переговоров о возобновлении торговых отношений. Поскольку Советская Россия не была признана странами Запада, делегация формально была не правительственной, а представляла кооперативные организации.

В мае Красин прибыл в Лондон. Ведя переговоры с советскими представителями, лидеры Антанты параллельно вооружали ещё остававшегося в Крыму Врангеля, вооружали Польшу, которая в этот момент начала агрессию против Советской России.

Тем не менее, за время дипломатического «турне» Красину удалось договориться с итальянскими кооператорами о развитии взаимной торговли, заключить ряд контрактов с датчанами и шведами. Недаром всё-таки в честь Красина потом назвали именно ледокол. По сути, он и стал тем «ледоколом», который медленно и верно разбивал лёд в отношениях Советской России с окружающим миром. На самом деле, впрочем, имя «Красин» получил в 1927 г. ледокол «Святогор», который удалось вернуть из Англии в Россию благодаря его дипломатической активности. В 1920-1923 гг. Красин занимал пост советского торгпреда в Великобритании.

Леонид Борисович в эти годы стал широко известен и в Советской России, и за рубежом, в том числе и в русской эмиграции. Разумеется, в рядах последней отношение к нему было очень разным – от ненависти до восхищения, в зависимости от того, что кто ставил на первое место – свои личные обиды на «проклятых большевиков» или национальные интересы России. Идеолог «национал-большевизма» Н.В. Устрялов, статьи которого положили начало признанию Советской власти со стороны довольно широких кругов эмиграции – не с революционных или марксистских, а с чисто патриотических позиций, – высказывался о Красине крайне положительно, ставя его выше большинства других советских лидеров.

«Красин, — писал он, — в настоящее время является наиболее интересной и ценной фигурой коммунистической партии и советской власти. ...за ним — огромный деловой стаж, организационно-хозяйственный опыт большого масштаба, чем не могут похвалиться другие партийные нотабли — по большей части "чистые политики и партийные литераторы". ...Красинизм — будущее русской революции, становящееся её настоящим. ...Подобно Ленину, Красин центральную задачу советской власти видит в экономическом воссоздании страны». Отметил Устрялов и выступление Красина на 12-м съезде партии с осуждением разнузданной антирелигиозной кампании, проводившейся тогда «левыми».

Правда, были и другие точки зрения. Например, Сергей Дмитриевский, бывший эсер, затем большевик и советский дипломат, ставший «невозвращенцем», позже, в 30-е годы, говорил о Красине как об одном из вождей «болота», политических карьеристов, «примазавшихся» к власти после революции. Дмитриевский даже сочувственно цитирует слова Троцкого о Красине — «наиболее тёмном в рядах этих политических проходимцев»: «Октябрьскую революцию он встретил с враждебным недоверием, как авантюру, заранее обречённую на неуспех».

Сами эти слова, как мы видели, вполне справедливы, хотя позиция Красина тогда не была редкостью и совпадала с позицией, к примеру, того же М. Горького с его «Несвоевременными мыслями». Но в целом отношение Дмитриевского к Красину не может не вызвать недоумения, ведь в целом его взгляды были близки к взглядам Устрялова, он также считал Советскую власть русской национальной властью и приветствовал те идеологические изменения, которые происходили в Советском Союзе при Сталине. Чего стоит одно название его книги «Сталин — предтеча национальной революции». Но в Красине человека-символ этих положительных изменений он, в отличие от Устрялова, не разглядел.

О повести В. Аксёнова мы уже вспоминали. Но с человеком, похожим на Красина, мы встречаемся ещё в одном, гораздо более раннем, известном литературном произведении. Это «Зависть» Юрия Олеши. Роман написан в 1927 году, вскоре после смерти Красина, и один из двух его главных героев — Андрей Бабичев — которому, собственно, и завидует второй центральный персонаж — Кавалеров, — во многом напоминает Леонида Борисовича. Хотя, насколько мне известно, среди называемых специалистами прототипов Бабичева, в числе которых встречаются разные имена, вплоть до Маяковского, Красин до сих пор не присутствовал.

Бабичев — коммунист, крупный хозяйственный деятель, инженер в области пищевой промышленности, но в одном из ранних вариантов романа он был выведен как инженер-железнодорожник (вспомним непосредственное отношение Красина к этой профессии). Он успешен в работе, элегантен и в чём-то внешне «буржуазен». Бабичев покинул Россию «для учения ещё до войны» и «недавно приехал из-за границы». Красин также эмигрировал, хоть и не для учёбы, и хотя вернулся в Россию до революции, но прямого участия в революционных событиях 1917 года не принимал. В ещё одном промежуточном варианте романа Бабичев, подобно Красину, женится на молодой девушке (первая жена Леонида Борисовича революцию не приняла и предпочла остаться на Западе). В окончательной редакции многие моменты сходства были «стёрты», что, возможно, лишь подтверждает мою гипотезу — на которой я, не будучи литературоведом, ни в коей мере не настаиваю.

Но вернёмся в начало 20-х. В 1922 году Красин – в составе советской делегации на Генуэзской конференции. Председателем делегации был другой основоположник советской дипломатии – Г.В. Чичерин. Оба коммуниста-государственника, хоть и не были раньше знакомы, быстро нашли общий язык.

Одной из важных тем в работе делегации стало отражение требований Англии и других западных стран о выплате «царских долгов». Советские представители в ответ на эти претензии предъявили встречные требования: компенсировать России потери, понесённые ею в результате иностранной интервенции 1918-1920 гг., которые многократно превышали дореволюционные долги. Напомню, что после переворота 1991 года «царские долги» всё же были выплачены «демократическим» режимом, а вот компенсация со стороны Запада за интервенцию пока ещё ждёт своего часа (и нового Красина). Впрочем, теперь к ней надо будет прибавить компенсацию за развал Советского Союза и всё этому сопутствующее...

Требовали иностранные капиталисты и возвращения национализированной собственности, и отмены введённой в Советской России монополии внешней торговли. Разумеется, эти условия означали фактическое возвращение России в положение полуколонии Запада, то есть ликвидации главного завоевания Октябрьской революции — если брать её национально-освободительный аспект.

Отвергнув предложения англичан и французов, советские представители сделали «ход конём», заключив соглашение с Германией в Рапалло. Между двумя странами были восстановлены дипломатические отношения, они отказались от всех взаимных претензий. Таким образом, был прорван антисоветский фронт, который старательно формировала Антанта. «Лёд тронулся».

Как государственник Л.Б. Красин проявил себя и во внутрипартийных делах. В самой РКП(б) в условиях НЭПа раздавались голоса за отмену монополии внешней торговли (с этих позиций выступали Бухарин, Пятаков, Сокольников и другие руководители), против чего при поддержке Ленина боролся Красин. В декабре 1922 года вынесенное было решение о ликвидации монополии было отменено пленумом ЦК партии, государственные интересы удалось отстоять.

1924 год ознаменовался официальным признанием Советского Союза Англией, Францией и другими европейскими государствами. В конце этого года Красин был назначен советским полпредом в Париже. В буднях дипломатической борьбы с очень нелёгкими «партнёрами» он успевал заниматься и культурной деятельностью: например, принимал участие в возвращении на родину бесценной коллекции пушкинских реликвий, собранной А.Ф. Онегиным, которая была передана Пушкинскому дому.

После Парижа — Лондон, куда Красин прибыл осенью 1926 года. Прибыл, к сожалению, неизлечимо больным: перенесённая когда-то на Кавказе малярия отозвалась через много лет лейкемией. 24 ноября 56-летний советский посол скончался в Лондоне. Похоронен Леонид Борисович на Красной площади в Москве, недалеко от Мавзолея В.И. Ленина, одним из инициаторов возведения которого он был.

По словам Горького, «Леонид Красин был из тех редких людей, которые глубоко чувствуют поэзию труда, для них вся жизнь — искусство». Инженер, организатор, патриот, созидатель, он вернётся в общественное сознание в своём подлинном, не искажённом сегодняшней пропагандой облике, когда придёт для этого время.

Павел ПЕТУХОВ, г. Иркутск
история, память